Время железа. О фильмах Виталия Манского «Железо» и «Подлетное время» на парижском Artdocfest’е

Продолжают путешествие по Европе два фильма Виталия Манского: «Железо» и «Подлетное время». В ближайшее эти фильмы будут смотреть парижане на фестивале «Artdocfest. Эхо в Париже». 

Слово «железо» вроде бы безоценочное. Что может быть нейтральнее Ferrum’а, химического элемента 8-й группы периодической таблицы Менделеева? Но контекст, как обычно, путает все карты. В картине Манского речь идет о военной технике, и сразу значение начинает колебаться, приобретая то оттенок брутальности, то презрительную оценку. Железо. Груда железа. Железка, наконец. 

Манский снимал в шести странах — России, Украине, Эстонии, Польше, Германии и США. Везде — своя история железок, когда-то грозной боевой техники, а теперь — застывшей на улицах на радость детям, лазающим по ее корпусам и пушкам. Фильм начинается с грохочущего торжественного железа — на огромном экране на границе России и Эстонии, в Ивангороде показывают парад в Москве, посвященный Дню победы. На другом берегу реки радостно улюлюкают русские эстонцы, между улюлюканьями взвизгивая: «Хочу туда! Россия, ты лучшая!» На экране тем временем то голос российского гаранта предупреждает о непобедимости вверенной ему кем-то страны, то угрожающе лязгает смертоносный металл. Не сумевший, впрочем, за почти четыре года похоронить Украину. 

А вот летний Крещатик, вдоль которого — поверженная вражеская бронетехника. Люди смотрят немного напряженно, со смесью радости и опаски — ведь говорят, что раз в год и палка стреляет. Сколько невинных людей отправила на тот свет вот этот ржавый танк? А эта пушка — по кому она стреляла и сколько жизней унесла? Изуродованная, побежденная груда железа. Раздающийся пронзительный вой воздушной тревоги напоминает, что у врага еще много такой, но действующей. Улица мгновенно пустеет. 

В тот же День победы — военный парад в Польше, солидный, мрачный. Уставшая от вечных разделов Польша не теряет бдительности, показывает: «Смотрите, мы всегда готовы отразить очередную атаку, и у нас есть на это силы». В Америке, благополучно прожившей последние 80 лет, выставленная и облепленная детишками военная техника — лишь аттракцион. Вокруг нее, не чуя опасности, вьются все возрасты и все гендеры.  

А в Азербайджане День победы — не праздник и не день скорби. Здесь это — апофеоз милитаризма, здесь дети, одетые в военную форму, на разные лады выкрикивают на камеру «Карабах — азербайджанский!», «Да здравствует президент Алиев!» Взрослые умиляются и аплодируют. Кажется, что-то напоминает… 

И Берлин, цитадель нацизма, о чем здесь буквально кричит каждый камень. Мы видим советский мемориал в Тиргартене, мимо проходит гей-парад, и советский бронзовый солдат грозно смотрит с постамента на веселье внизу. Рядом с ним — танк, и кажется, будто еще секунда — и его пушка пальнет смертоносным огнем. 

Фильм идет словно по нисходящей — от явной угрозы с экрана на российско-эстонской границы с экрана, обращенного к Европе, к полному пренебрежению по отношению к этой устаревшей, с точки зрения европейского жителя, угрозе. Кажется, человечество забыло все кровавые трагедии ХХ века, оно резвится под дулом советского танка, не обращая внимания на грозный взгляд солдата на постаменте. Подумаешь — какая-то железка, она же давно списана в утиль. 

Но нет. Не списана она, опомнитесь. Последний эпизод «Железа» — кульминация и развязка одновременно. Хроникальные кадры показывают танк, который молчаливо и медленно поворачивает башню, чтобы нанести очередной удар. Но полсекунды — и башни нет, ее снесло снарядом. Из танка вытаскивают трупы, на земле — чья-то оторванная голова, один мертвый солдат почему-то без штанов, в его открытых остекленелых глазах — изумление. Все это загружается в черные мешки, мешки бросают в кузов грузовика и увозят. 

Железо не умирает. Оно может на время замолчать, но оно живое. Кто об этом забывает — может оказаться в том самом черном мешке. 

ХХI век «одарил» Европу новой большой войной — снова грохочет железо, снова от него, пущенного по злой маниакальной воле одного человека, гибнут люди и рушатся города. У каждой железяки есть свое подлетное время.  

Так, «Подлетное время», называется другой фильм Манского. Его премьера прошла в феврале на Берлинском кинофестивале. 

Огромное кладбище, все, насколько хватает глаз, усеянное желто-голубыми флагами. Здесь ежедневно, а то и по два раза в день, хоронят погибших украинских военных. Место действия — Львов. В фильме Виталия Манского «Подлетное время» мы будем возвращаться и возвращаться на это кладбище, камера будет останавливаться то на плачущих матерях, то на свежих могилах с портретами юных и не очень, смеющихся и задумчивых, с котиком на руках или с автоматом.  

Меняются люди, меняются рыдающие родные, неизменен только военный оркестр, провожающий то печальными, то торжественными нотами погибших на фронте. Оркестр — главный герой новой картины Манского, он — проводник зрителя в черный мир войны и смерти. Каждый божий день музыканты идут с траурной процессией по улицам города, мимо жителей города, застывших на коленях. Над всем городом — минута молчания. Город замирает. Мы словно слышим дыхание его камеры — тяжелое, безнадежное, исполненное ненависти. Но вдруг дыхание меняется, становится нежным и трепетным — это в кадре нарядные дети, еще не понимающие, в какое страшное время они живут. Или стайка хохочущих девчонок, краем глаза поглядывающих на проходящих мальчишек. Или старики на бульваре за шахматной доской — откуда-то из глухих советских недр, — мирные, все понимающие и ненавидящие, как может ненавидеть старость, — тихо и до конца жизни. А вот другие дети — мальчишки-новобранцы с детским румянцем на щечках, смешливые, веселые — делают селфи на прощание, гордые своей миссией защитников. Кто из них вернется живым, а кто завтра поплывет в гробу по улицам Львова в сопровождении военного оркестра?  

Фильм очень длинный — три часа. Будь фильм короче — получилась бы трагически-трогательная зарисовка, но Манскому была нужна не зарисовка, а долгое путешествие вглубь горя. Едва ли не половину хронометража занимают сцены на кладбище, и эта похоронная череда выливается в грандиозную сагу без границ, без конца и без краю. «Подлетное время» — как лоскутное одеяло, сшитое из самых разных кусочков. Есть кусочки темные, есть яркие, цветастые. Так и фильм Манского, где самые трагические эпизоды идут встык с яркими девчачьими нарядами, с их смехом и флиртом, с городскими сценками словно забывшего о войне Львова.

Это — идеальная иллюстрация мема военных времен «Жизнь продолжается». Да, жизнь продолжается, но она насквозь пропитана войной. Веселые девчонки и мальчишки на залитых солнцем улицах Львова — обманка. Пенсионеры за шахматной доской — тоже. Если подойти и прислушаться — все говорят о войне. Не всегда, конечно, но тут и там слышны споры о дронах и Хаймарсах, а в парке аттракционов тир вывесил мишенью портрет Путина. Хорошая идея — желающих намного больше, чем стрелять в скучную цель с кружочками. 

«Подлетное время» начинается с неба — плывущая камера с земли смотрит в голубую бесконечную высь, и мы словно видим небо глазами того парня, что двигается в свой последний путь на плечах товарищей. Такой простой кадр, такая простая метафора прощания с жизнью, а бьет наотмашь. Зал плачет на протяжении всего фильма — и пусть только кто-то попробует упрекнуть людей в сентиментальности, а Манского — в манипулировании чувствами зрителей. Здесь нет ни грана манипуляции, все художественные приемы чуть ли по-ученически незатейливы, а метафоры слишком немногочисленны, чтобы можно было говорить о манипуляции. Достаточно увидеть процессию с гробом солдата и длинные вереницы львовян вдоль дороги на коленях... 

Одна из последних сцен фильма: могильщики засыпают землей свежую могилу. Перед грудой земли маленькая, лет двух, девочка. Она что-то весело лепечет и копошится в песке. Потом смотрит на могильщиков и, играя, принимается сыпать свой песочек на могилу...